Урус-хаи - Страница 23

Ибо тысячелетняя, лютая ненависть назгула к свету и бесцельное существование в непроницаемом мраке покоев Дол-Гулдура, сыграли с ним злую шутку. Слишком давно его зрачки не видели мистического восхода солнца и не провожали утомлённым взглядом его закат, с тех пор как оно садилось за горы родного Андуниэ. Последователь Моргота издал крик боли, скорее напоминающий визг раненого секача. И вновь поднялась рука с зажатым в ней мечом, но на этот раз не для удара разящей гранью. Нет, пыльным рукавом чёрного хитона, он инстинктивно заслонил глаза и лицо, дожидаясь, пока пройдёт невыносимая боль от зрелища мириадов частичек стали, на глазах у него превратившихся в расплавленный металл, вспыхнувший ослепительным жёлтым светом.

Этой грубой ошибки было вполне достаточно опытному Змею, чьи глаза были гораздо привычней к ярким вспышкам.

О, эти глаза видели много такого, что мужественное, но доброе сердце Змея совершенно не принимало. Когда они принадлежали ещё юному выпускнику - лейтенанту, они смотрели на редкие цепи грязных душманов, в халатах до боли напоминающих одеяние киношных басмачей. Тогда моджахеды передвигались перебежками и вели неприцельный огонь, периодически залегая среди редких валунов и низкой травы. Впрочем, слишком много чести для религиозных фанатиков. Во имя правды надо отметить, что на врага в основном глядел лишь правый глаз вчерашнего выпускника бронетанкового училища, второй был крепко зажмурен, чтобы не мешать целиться из новенького АКМа. Другого оружия не было, заклинившая башня сделала 125-мм орудие и пулемёт всего лишь несерьёзной декорацией к разыгрывающейся трагедии. Грубый приклад так и норовил занозить его ладони во время отдачи.

После боя дульным срезом своего автомата он беззлобно тыкал душмана, повешенного за шею на неизолированном проводе, где роль перекладины исполняла задранная под максимальным углом пушка его отремонтированного танка.

Видели эти глаза и чеченский позор 1995 года, когда многочисленная необученная орда людей, абсолютно не желающих воевать за чуждые лозунги, исправно погибала в основном из-за своего собственного идиотизма, бездарности командиров и предательства правителей. Вновь на противника Змею приходилось смотреть лишь одним глазом. Его правая ладонь любовно поглаживала отполированный приклад незаконно вывезенного из Афганистана АКМа. Теперь он недоумённо глядел то на почти прорубленный ствол верного автомата, то на совершившего это деяние самоубийцу в опереточном костюме Смерти из детских сказок.

Решение было мгновенным: отступив на один шаг, Змей тремя выверенными до миллиметра движениями выхватил свой клинок, машинально ощупал грань лезвия. Всё нормально - не затупилась.

Опомнившийся назгул отнял руку от глаз и развернув меч горизонтально, с нечеловеческой силой толкнул оружие вперёд, нанося в этот раз колющий, а не рубящий удар.

Приближаясь к горлу взводного, острие зловеще вспарывало воздух своим навершием в форме четырёхгранной иглы. Змей отбил выпад навеки замолчавшим АКМом и взмахнул зажатым в правой руке клинком. В короткой багровой вспышке автоматной очереди, выпущенной Викрантом в соседнего назгула сверкнуло бритвенной остроты лезвие работы кабульского усто - мастера - оружейника.

Сам воздух одобрительно свистел рассекающему его смертельному оружию с шестнадцатью профильными зарубками на длинной рукояти.

Бывший нуменорец неловко покачнулся в глубоком седле и схватился руками за кольчужный коиф в районе горла.

Между пальцев в чёрных кожаных перчатках полилась самая обыкновенная красная кровь. Теряя стальные стремена, слуга Моргота обрушился на землю безвольным кулем.

Лежавшие неподалёку ещё три назгула и их стремительно улепётывающие собратья дали понять Змею, что бой завершён.

Носовым платком комвзвода обтёр кровь и достал перочинный ножик. Прочная древесина плохо поддавалась дешевой китайской подделке под швейцарский раритет, но скоро рукоять дополнила свежая - семнадцатая зарубка. Змей любовно погладил нержавеющую поверхность своего клинка грубой ладонью.

В 1988 году он отдал кабульскому оружейнику свою месячную зарплату, премию и тридцать серебряных монет с профилем австрийской императрицы Марии-Терезии. Монеты были им найдены у убитого араба - наемника. Один из солдат, в прошлом недоучившийся студент истфака, объяснил, что в глухих местах Саудовской Аравии такие ещё в ходу.

Помнится, Змей тогда сильно удивился полустёртым талерам, но увольнительную эксперту - нумизмату оформил быстро. Работа длилась долгих три недели, вместо запланированных нескольких дней. Добросовестный оружейник, чьими шедеврами в своё время гордился сам Тараки, никак не мог подобрать правильный сплав.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Создавший столько сабель и кинжалов, что их хватило бы на вооружение небольшой средневековой армии, оружейник никогда не сталкивался с таким заказом. Правда, по окончании священнодействия подбора пропорций, неспешного литья и закалки в таинственной среде, изделие получилось прекрасным.

Оно радовало души даже самых закоренелых дембелей из части. Рукоятка из сердцевины векового ливанского кедра обошлась гораздо дешевле - всего в три монеты. Столяр был достоин каждой крупицы серебра в этих старинных изделиях Венского монетного двора. Оружие превратилось в грозное продолжение руки.

За прошедшие с тех пор двадцать долгих лет оно не подвело бывшего лейтенанта ни разу. Змей ещё раз провёл усталой рукой по острой грани лезвия и отправил боевого спутника в чехол. Изношенные застёжки с металлическим звоном стукнулись друг о дружку и были зафиксированы в привычном положении. Взводный бросил утомлённый взгляд на перевязывающего рану на плече Адмирала, на пытающихся поймать бесхозных лошадей парней и улыбнулся. Правой рукой он любовно поглаживал прочную деревянную рукоятку принесшей ему эту нелёгкую победу сапёрной лопатки.